Подземный ветер - Страница 3

Саня не стал петь. Но она, подумав, решила, что песня может обождать; перед глазами ее снова стелились огни, снова вился ветер и дышал Город, а она, Улия, была счастливейшим его дыханием…

За тонкой стенкой проснулись. Саня сказал: ой, родители. Людва за стенкой не шумела, но в молчании ее Саня чуял недоброе.

На рассвете Саня выпустил ее – без единого слова; нутро дома поджидало на лавочке у подъезда – сидело старушкой в платке. Нутро блочного дома сказало, что вольные порождения Города не путаются с людвой и что Улия испоганила себя. Улия ничего не сказала несчастному нутру холодного, проседающего блочного дома; через несколько минут она оказалась на чугунном поручне своей любимой площади-развязки и теперь смотрела, как играет, перекатываясь, быстрое бликующее мобильё.

Вот под мостом вспыхнула воспаленная точка. Мобильё столкнулось, людва выскочила наружу, там были крик и ругань, площадь подрагивала серой шершавой кожей, терпеливо переваривала аварию; миновало полчаса, потом час, движение все так же катилось в десять потоков, и только осколки стекла под мостом напоминали о затянувшейся ранке…

Веселье Улии, свобода и радость Улии понемногу сменялись пустотой и ожиданием.

* * *

Тебя что-то тревожит, предположил Шаплюск.

Ты когда-нибудь присматривался к людве, вопросом на вопрос ответила Улия.

Бесполезное занятие, сказал Шаплюск. Людва хороша, когда ее много и когда она движется. Тогда я чувствую, какая от нее исходит энергия, тогда над ней поднимаются амбиции, будто пар, и красиво застревают в проводах… Так весенний поток в радужной пленке бензина пересекает целую улицу и пенно обрушивается в сточный колодец.

Улия поняла, что Шаплюск доволен. Что он сам себе представляется значительным и велеречивым.

И она снисходительно погладила его полусмытое объявление.

* * *

Нутро блочного дома спряталось, завидев ее.

Улия села на освобожденное нутром место – на лавочку у подъезда – и стала ждать, глядя на проходящую мимо людву.

Саня пришел в десять вечера. На нем был черный костюм, белая рубашка и съехавший набок галстук; он выглядел усталым и растерянным.

– Ты?!

– Ты обещал мне спеть, – сказала Улия.

– Но я… – Саня опустил руки. – Я думал… слушай, давай отойдем за угол.

Она послушно отошла с ним за серый угол, туда, где рядами стояло спящее мобильё; Саня смутился еще больше.

– Нет, – сказал он, будто сам себе. – Ну что я как трус… Послушай, кто ты такая, откуда ты взялась на мою голову?!

– Что тебя пугает? – спросила она терпеливо. – Я люблю, когда ты поешь. И еще мне нравится, когда ты меня целуешь. Что тут странного?

– Ты ненормальная, – сказал Саня шепотом.

– Если ты не хочешь, я не буду больше приходить, – сказала Улия. – Хотя мне было бы грустно. Я бы хотела почаще бывать с тобой.

– Я бы тоже хотел, – признался Саня.

– Так чего же ты боишься?

– Я сказал родителям, что был со Светкой, – сказал Саня. – А Светка позвонила моим родителям и сказала… короче… она им сказала… короче, я поругался с родителями, а Светку видеть не могу и остальную кодлу тоже. Что мне делать?

– Я не понимаю, – сказала Улия. Ей показалось, что в сбивчивых словах Парня слышится смазанное лопотание безличной людвы.

– Скажи, кто ты, – попросил Саня. – Кто бы ты ни была… Сирота, из приюта, без денег, без жилья… только скажи правду.

– Я вольное порождение Города, – сказала Улия.

– Бродяжка? Ты ведь не похожа на бродяжку…

Улия улыбнулась.

– Ты цыганка? Мне кажется, ты меня… Ты меня приворожила, да?

– Пойдем погуляем, – сказала Улия.

Саня тоскливо посмотрел вверх. На торце шестнадцатиэтажного блочного дома не было ни единого окна.

– Я с экзамена! Я второй тур прошел… Я думал – скажу родителям, они хоть подобреют…

– Ты не хочешь идти со мной?

Саня долго смотрел ей в глаза. Улия улыбалась.

– Ты ничегошеньки не понимаешь, – сказал Саня шепотом. – Я же в консу поступаю, это моя жизнь. Я же Светку люблю… любил… Что ты со мной сделала?

* * *

– Привет, – сказал Переул.

– Привет, – отозвалась Улия.

– А я видел, как ты с людвой шаталась по подворотням.

– Не с людвой, а с Парнем… И не твое дело.

Переул склонил голову к плечу, разглядывая Улию от макушки до пят; похлопал ладонью по кожаному сиденью:

– Прокатимся?

– Нет, – сказала Улия. И на всякий случай повторила тверже: – Нет.

Переул хмыкнул.

Из ямы перехода потянуло подземным ветром. Едва слышно.

* * *

– Не бойся, – сказала Улия. – Я ведь с тобой.

– Ты сумасшедшая, – повторил Саня безнадежно.

– Обычно они тупые, ничего не понимают, только узнают меня… Некоторые откликаются. У некоторых есть имена… Вон там на углу стоит Шаплюск. А через пять от него – Даюванн… У Шаплюска масляной краской написано «…ша плюс К…», у Даюванна было объявление «…даю ванн…», но его давно смыло.

– Слушай, ты сказки писать не пробовала? Классно получается…

– А светофоры зовутся по имени перекрестка… Трехглазые обычно глупее, зато и покладистее. С дополнительной секцией – зануды…

Крышка люка у тротуара приподнялась, оттуда выскользнула приземистая тень и метнулась через дорогу. Звякнул чугун.

Саня встал, пальцы его так впились в руку Улии, что она удивилась.

– Что это?! – спросил Саня, не спросил – пролепетал.

– Не бойся. Они не опускаются слишком низко, туда, где подземный ветер… Они живут под люками, иногда в подвалах.